– Нет, не все, – сказал Анжель. – Сначала она целует его, потом он ее. И везде, где побывала его рука, ее кожа уже не та, что прежде. Это не сразу замечаешь, потому что Рошель так же свежа после его объятий, как и до них, и губы ее по-прежнему пухлы и ярки, и волосы блестят. Но все же она изнашивается. Каждый поцелуй неприметно старит ее, грудь становится менее упругой, кожа не такой прозрачной и шелковистой, тускнеют глаза, тяжелеет походка. И с каждым новым днем это уже немножко не та Рошель. Я знаю: кто ее видит, верит, что это все еще она. Я и сам верил попервоначалу, пока не стал замечать все это.

– Ну и насочиняли же вы, – сказал Атанагор.

– Нет, не насочинял. Вы сами знаете, что я прав. Я это вижу. Каждый день я обнаруживаю в ней новые перемены. Всякий раз, как я на нее смотрю, я вижу, что она портится. Это он ее портит. И никто ничего не может с этим поделать, ни вы, ни я.

– Значит, вы ее уже не любите?

– Люблю. Так же, как любил сначала. Но мне больно видеть, как она тает, и поэтому к моей любви примешивается ненависть.

Атанагор молчал.

– Я приехал сюда работать, – продолжал Анжель. – Я хочу работать. Я надеялся, со мной поедет только Анна, а Рошель останется. Но все случилось иначе, и мне не на что больше надеяться. В течение всего путешествия он не отходил от нее, и тем не менее я остаюсь его другом. А вначале, когда я говорил, что она красавица, он смеялся.

Слова Анжеля расшевелили в Атанагоре старые воспоминания. Они были тонкие и длинные и совершенно расплющенные наслоением позднейших событий; если на них смотреть сбоку, как сейчас, то различить их форму и цвет просто невозможно. Атанагор чувствовал, как они копошатся и извиваются где-то внутри, подобно вертким рептилиям. Он тряхнул головой, и копошение прекратилось: испуганные воспоминания замерли и съежились.

Атанагор пытался придумать, как утешить Анжеля, но безуспешно. Они шагали рядом, и зеленые травинки щекотали ноги археолога и ласково терлись о холщовые штаны молодого человека. Желтые пустые ракушки лопались под их подошвами, выбрасывая облака пыли и издавая мелодичный чистый звук: словно прозрачная капля падала на хрустальное острие, заточенное в виде сердца, – что уж и вовсе ерундистика какая-то.

С дюны, на которую они взобрались, был виден ресторан Баррицоне. Огромный грузовик стоял перед входом, создавая иллюзию военного положения. Кроме ресторана, вокруг не было ничего: ни палатки Атанагора, ни раскопок; археолог очень ловко спрятал их от постороннего глаза. Пейзаж был залит солнцем, но обитатели пустыни старались смотреть на солнце как можно реже: оно обладало неприятной особенностью – неравномерно распределяло свет. Светящиеся участки воздуха чередовались с темными, и там, где темный луч касался земли, была мрачная, холодная зона. Анжель успел уже привыкнуть к необычайному зрелищу: таксист, колеся по пустыне, огибал черные и выбирал светлые полосы. Но теперь, увидев с высоты холма холодную неподвижную стену тьмы, он содрогнулся. На Атанагора эта четкая ограниченность светлого пространства не производила никакого впечатления, но, заметив, что Анжель смотрит на нее с беспокойством, он похлопал его по спине.

– Это только вначале ошеломляет, – сказал он, – потом свыкнетесь.

Анжель решил, что это замечание касается также Анны и Рошель, и ответил:

– Не думаю, чтобы я с этим свыкся.

Они спустились по пологому склону. Теперь до них доносились голоса мужчин, приступивших к разгрузке грузовиков, и звонкий металлический лязг рельса о рельс. Вокруг ресторана, точно насекомые, беспорядочно сновали разновеликие фигуры, среди которых своим озабоченно-важным видом выделялся Амадис Дюдю.

Атанагор вздохнул:

– Не знаю, почему меня так взволновала ваша история. Я ведь уже не молод.

– О, я бы не хотел надоедать вам своими проблемами… – сказал Анжель.

– Вы мне не надоедаете. Просто мне больно за вас. Вот видите, а я считал себя совсем стариком.

Он приостановился, почесал затылок и снова зашагал вперед.

– Думаю, все дело в пустыне, – сказал он. – Должно быть, она замедляет старение. – Он положил руку Анжелю на плечо. – Я не пойду с вами дальше. Неохота встречаться с этим типом.

– С Амадисом?

– Да, с ним. Он, знаете ли… – Археолог замялся, подыскивая слова. – Видел я его в гробу в белых тапочках.

Он покраснел и пожал Анжелю руку.

– Я знаю, что нехорошо так говорить, но этот Дюдю действительно невыносим. Ладно, до скорого. Увидимся как-нибудь в ресторане.

– Счастливо, – ответил Анжель. – Я приду посмотреть ваши раскопки.

Атанагор покачал головой:

– Вы увидите одни только ящики. Но они, правда, тоже недурно выглядят. Ладно, я пошел. Заходите, когда надумаете.

– Счастливо, – повторил Анжель.

Атанагор свернул вправо и исчез в провале меж дюн. Анжель подождал, пока его белая голова вновь появится на взгорье, потом пока он появится весь. Носки археолога светлыми отметинами выделялись над высокими драповыми ботинками. Вскоре ставший совсем крошечным силуэт исчез за бугром, оставив на песке ниточку следов, прямую и тонкую, как паутинка.

Анжель вновь повернул голову к ресторану, белый фасад которого был украшен яркими цветами, и бросился догонять своих товарищей. Около чудовищно-гигантских грузовиков притулилось маленькое черно-желтое такси, такое невзрачное, будто какая-нибудь ручная тачка на фоне динамо-машины, придуманной широко известным в узких кругах изобретателем.

Неподалеку от ресторана поднимающиеся снизу потоки воздуха раздували подол ярко-зеленого платья Рошель, а солнце рисовало ей, несмотря на неровности почвы, очень красивой конфигурации тень.

IX

– Уверяю вас, учитель, это истинная правда, – повторил Мартен Жирдье.

Его круглая розовая физиономия так и сияла, а каждый волосок шевелюры искрился на кончике голубым светом.

– Я вам не верю, Жирдье, – отвечал археолог. – Во что угодно поверю, но в это – никогда. И во многие другие небылицы, по правде говоря, тоже.

– Но черт побери! – сказал Жирдье.

– Вот что, Жирдье, вы мне перепишете третью «Песнь Мальдорора», переворачивая слова задом наперед и меняя орфографию.

– Слушаюсь, учитель, – сказал Жирдье и, вконец теряя терпение, добавил: – Вы можете сами в этом убедиться!

Атанагор внимательно посмотрел на него и покачал головой:

– Вы неисправимы, Жирдье. Я даже не буду увеличивать вам наказание.

– Учитель, заклинаю вас!

– Ну так и быть, схожу посмотрю, – проворчал Ата, побежденный неслыханным упорством.

– Я совершенно убежден, что это именно то самое. Точнехонько совпадает с описанием из учебника Уильяма Свиста.

– Мартен, вы просто спятили. Так не ищут курсовую линию. Прощаю вам это шалопайство, потому что вы не в себе. Но имейте в виду: чтобы в